papuas_tt в Армянские помидоры.., и несколько слов по национальному вопросу.1.
Сколько же мне было лет? В школу я ещё не ходил, кажется, и бабушка ещё не болела. Она весь день суетилась в «беседке», была у нас во дворе такая деревянная постройка без дверей, из тонких досок и листов фанеры с тремя глухими стенами и открытая во двор с четвертой стороны. В этой беседке летними днями вовсю кипела работа, варенья, повидла, компоты, соленья и прочее готовилось на зиму для большой семьи. Моё присутствие в этом царстве керогазов, раскаленных тазов и кастрюль кипятка не приветствовалось, да мне не очень и хотелось. Летом всегда есть чем заняться. Наш двор и сад казались огромными тогда, и хоть и знакомыми, но всегда готовыми преподнести сюрприз, показать что-то новое. Тогда, в том возрасте, когда уже окрепли ноги, и руки стали ловчее, шло активное изучение и подчинение окружающего мира, освоение его. Все мы были путешественниками тогда, и каждый день отправлялись в неизведанные края, рискуя вечером получить ремня и оказаться в углу, лицом к стене.
Память мало сохранила конкретных воспоминаний, лишь некоторые образы и впечатления, весьма общие впечатления, но всё-таки…
Однажды заглянув в беседку, я был поражён количеством помидоров, заполнившим её. Разного цвета и размера, их было очень много: они стояли в ящиках на полу, плавили в тазах, лежали в мисках, а самые везучие уже булькали в огромной белой кастрюле на керогазе, превращаясь в загадочный «томат», который «можно» только зимой и то в борще. Количество зелёных и бурых помидоров превосходило все, и совершенно не понятно было, что и ними делать, есть их невозможно, а кидаться ими бабушка не разрешила. Ещё в беседке я увидел горы зелени, чеснока, перцев горьких и сладких, красных и зелёных, почувствовал терпкий пьянящий запах этих трав и плодов, взятых частью с нашего огорода, а в основном купленных дедушкой на рынке по три копейки за килограмм и привезённых домой тачечником. С этим изобилием нужно было что-то делать, невозможно было уйти просто так, невозможно выйти из облака этих запахов.
- Давай я буду помогать, - предложил я, - и был посажен бабушкой чистить чеснок. Дело оказалось не простым: чеснок был одет в золотую броню и отчаянно сопротивлялся, впиваясь под ногти и царапая пальцы, которые сразу стало пощипывать от чесночного сока. А бабушка тем временем положила на стол доску и принялась нарезать зелень, перцы и чеснок. Нож стучал, горка зелени на доске превращалась в гору и её смахивали в таз, и росла новая, и запах трав и пряностей становился сильнее.
Ни что и никогда так не пахло, и не будет пахнуть. Потому, что нет уже таких плодов и нет земли, на которой они могли вырасти, и нет того молодого обоняния, дополненного пробуждающейся фантазией, которое могло уловить те запахи. Так не могла пахнуть обычная жизнь. Эти сильные, пьянящие, осязаемые ароматы были не отсюда, - из другого мира, из какой-то необыкновенной жизни в далёких заморских краях.
Вдруг из радиоточки, которая висела в углу и всё время что-то рассказывала, хотя её никто не слушал и внимания на неё не обращал, донёсся вкрадчивый голос, и слова песни заколдовали, порхая среди южнорусских ароматов конца лета:
"В шорохе мышином, в скрипе половиц
Медленно и чинно сходим со страниц,
Шелестят кафтаны, чей-то меч звенит,
Все мы капитаны. Каждый знаменит.
Нет на свете далей, нет таких морей,
Где бы не видали наших кораблей,
Мы полны отваги, презираем лесть,
Обнажаем шпаги за любовь и честь…"
После заговорили и заспорили несколько мужских голосов. Это был "Клуб знаменитых капитанов". Книжные герои, литературные капитаны, о которых я не знал ничего, т.к. читал только букварь, разрешали какие-то вопросы, с кем-то боролись, кого-то спасали, короче - жили полной жизнью.. Потом раздался дикий крик и в путь отправился «Почтовый дилижанс»:
"Ночной заставы огонек
Метнулся и погас...
Друзья! Наш путь еще далек
В глухой тревожный час.
Копыта гулкие стучат
По пыльной мостовой,
Дубы и ясени шумят
У нас над головой."
Два голоса, взрослого и пацана, вели мелодию - мороз пробегал по коже от этих слов…
"Друзья, закутайтесь в плащи,
Трубите в звонкий рог!
Ты встречи с нами не ищи,
Злодей больших дорог.
Не знаем страха мы не где,
Для нас преграды нет.
Всегда нас выручат в беде
Клинок и пистолет.
Луна туманная едва
Бросает бледный свет,
Над сонным озером сова
Кричит протяжно вслед...
Прохожий, в этот поздний час
С дороги отойди...
Летит почтовый дилижанс,
И песня - впереди..."
Половины слов я не понимал вообще, они были из русского языка, а другого я не знал, но совершенно из другого мира, необыкновенного и прекрасного мира книг. Я сидел неподвижно, боясь, что кто-то вмешается и не даст мне дослушать чудесный рассказ. Перед глазами, над головой и в голове клубились невероятные приключения, и веял аромат дальних странствий, смешиваясь и превращаясь в аромат специй и трав для засолки помидоров. Мне казалось, что как-то так должны пахнуть те далекие страны, девственные леса и прочие необыкновенные вещи составляющие смысл жизни искателей приключений - отважных и знаменитых капитанов…
Лето прошло, и осень тоже… Зимой я упросил бабушку взять меня в подвал, куда она регулярно ходила "мыть соления", а я ещё ни разу не был. Ничего интересного в подвале не было. Там стояли деревянные и керамические бочёнки с соленьями, бабушка мыла и протирала что-то, потом набрала в чашку зеленых и бурых помидоров с зеленью внутри. Только мне их есть не хотелось. Какие-то они были не аппетитные, да и пахло вокруг не волшебными странами, а сыростью и плесенью. Было не понятно - куда же подевался чудный запах?
За обедом меня уговорили попробовать эти помидоры... и я нашёл, нашёл - куда делся запах. Он не пропал, не испарился. Он остался внутри зеленых, надрезанных и нафаршированных травяной начинкой помидоров. Запах превратился во вкус, в прекрасный острый, терпкий, крепкий вкус.
2.
Мои родители – армяне. Мой отец воевал с фашистами, ходил за «языком» в немецкий тыл вместе с русскими и татарином. Контуженный попал в плен, освободили его американцы, вернулся в родной Тбилиси, позже приехал в Таганрог. Мама работала - и в поликлинике, и дома, и всё работает до сих пор, уже только дома, дай ей Бог здоровья в её восемьдесят три года. Один мой дед делал революцию в Тбилиси, жизнь его была коротка – чахотка, но двух сыновей он успел оставить. Другого деда Русская армия спасла от турецких ножей и дала ему новую Родину, где он всю жизнь прожил и вырастил детей, если не считать высылки в 37-м году, реабилитации и возвращения в 46-м. Мы уже третье поколение и когда я теперь говорю, что мы русские, со мной мало кто спорит. А наши дети вообще уже русские, потому что их матери – русские.
Иван Ильин говорит, что национальное чувство формируется в раннем детстве. А формирует и обогащает его - язык, песня, молитва, сказка, жития святых и героев, поэзия, история, армия, территория и хозяйство. Из меня, и таких же, как я армянских детей, никто специально не строил русского или армянина. Я родился в России и здесь должен был жить, поэтому родные решили, что других языков мне знать не надо, чтобы не было акцента. И имена нам давали русские, а так как мы не первое поколение армян родившихся в России, то и отчества у многих тоже русские. Школа была русская, институты – русские, друзья – русские, жёны – русские… Да мы тогда и не задумывались – русский, не русский. Нас воспитывала Империя. Она пела нам песни и читала стихи, она рассказывала о своих святых и героях, на её просторах мы учились труду и хозяйству, её покой охраняли с оружием в руках. Её мы потеряли по простоте и глупости своей и без неё, без смысла служения ей, сошли в могилу раньше срока, опошлились, тронулись умом многие сверстники мои - и армянские, и русские и другой любой национальности.
Когда-то по радио я услышал слова Л.И. Брежнего о том, что сформировалась новая историческая общность людей – Советский Народ. Мне это показалось очень верным. Я подходил под это определение целиком и полностью: своим рождением, воспитанием, судьбой. Потом эти слова, это понятие "советский народ" были осмеяны демократами-либералами, как совковая глупость. При этом они с восторгом говорили об исторической общности людей под названием "американский народ". И было непонятно почему в американском котле разные нации могут слиться, сплавиться в один народ за двести лет, а в советском, а можно взять ещё шире, глубже во времени, и сказать: в русском котле, в русской культуре, русской вере, в русском миропонимании - не могут за тысячу лет.
Таким я и стал – советским, а когда не стало советского, я стал русским, да я им и был всегда. А когда не станет русского, не станет и меня, и других тоже. Других из тех, что входят в теперешнею Российскую Федерацию, и тех, что входили в прежний СССР. А почему не станет, я объяснять не буду. Тот, кто сердцем чувствует судьбу своего народа, как бы он не назывался, этот народ, - тот понимает – без России, без русских - ему не жить, а если жить, то страшно и недолго. Честному и прямому человеку это понятно и так, а тому, кто о своём брюхе заботится, кто привык хитрить и лазейки искать, кто на всё готов ради своего вонючего угла с похлебкой и бабой, тому все равно ничего не объяснить, да он и не захочет понять.
Вообще-то национальная принадлежность определяется легко. Вот предположим, что Армения напала на Россию, дикое предположение, конечно. Хотя почему, Грузия же решилась. Вот воюют русские с армянами, и мне надо выбрать в кого стрелять. Мне легко выбрать – в кого. В того, кто на мою Россию руку поднял, и всё равно, какой он национальности, хоть трижды заслуженный армянин.
Да к черту войну! Я и так всем говорю и не русским, и русским тоже, - молитесь за Россию и русский народ, служите им! Или ещё нам всем придется увидеть такое, по сравнению с чем все ужасы двадцатого века - и гражданская война, и фашистская оккупация - покажутся мелкими неприятностями. А кому это надо!
.....................
Между тем мальчиком, который помогал бабушке солить зелёные помидоры и сегодняшним стареющим мужчиной, пишущим эти строки, лежат почти пятьдесят лет. За это время я сумел понять и кто я, и зачем. И одно дело у меня осталось в этой жизни – вернуться на Родину. Хочу, знаете ли, умереть там, где родился - в СССР.
И это всё, что я могу сказать по национальному вопросу.
Слава России!
До встречи в СССР!
Сколько же мне было лет? В школу я ещё не ходил, кажется, и бабушка ещё не болела. Она весь день суетилась в «беседке», была у нас во дворе такая деревянная постройка без дверей, из тонких досок и листов фанеры с тремя глухими стенами и открытая во двор с четвертой стороны. В этой беседке летними днями вовсю кипела работа, варенья, повидла, компоты, соленья и прочее готовилось на зиму для большой семьи. Моё присутствие в этом царстве керогазов, раскаленных тазов и кастрюль кипятка не приветствовалось, да мне не очень и хотелось. Летом всегда есть чем заняться. Наш двор и сад казались огромными тогда, и хоть и знакомыми, но всегда готовыми преподнести сюрприз, показать что-то новое. Тогда, в том возрасте, когда уже окрепли ноги, и руки стали ловчее, шло активное изучение и подчинение окружающего мира, освоение его. Все мы были путешественниками тогда, и каждый день отправлялись в неизведанные края, рискуя вечером получить ремня и оказаться в углу, лицом к стене.
Память мало сохранила конкретных воспоминаний, лишь некоторые образы и впечатления, весьма общие впечатления, но всё-таки…
Однажды заглянув в беседку, я был поражён количеством помидоров, заполнившим её. Разного цвета и размера, их было очень много: они стояли в ящиках на полу, плавили в тазах, лежали в мисках, а самые везучие уже булькали в огромной белой кастрюле на керогазе, превращаясь в загадочный «томат», который «можно» только зимой и то в борще. Количество зелёных и бурых помидоров превосходило все, и совершенно не понятно было, что и ними делать, есть их невозможно, а кидаться ими бабушка не разрешила. Ещё в беседке я увидел горы зелени, чеснока, перцев горьких и сладких, красных и зелёных, почувствовал терпкий пьянящий запах этих трав и плодов, взятых частью с нашего огорода, а в основном купленных дедушкой на рынке по три копейки за килограмм и привезённых домой тачечником. С этим изобилием нужно было что-то делать, невозможно было уйти просто так, невозможно выйти из облака этих запахов.
- Давай я буду помогать, - предложил я, - и был посажен бабушкой чистить чеснок. Дело оказалось не простым: чеснок был одет в золотую броню и отчаянно сопротивлялся, впиваясь под ногти и царапая пальцы, которые сразу стало пощипывать от чесночного сока. А бабушка тем временем положила на стол доску и принялась нарезать зелень, перцы и чеснок. Нож стучал, горка зелени на доске превращалась в гору и её смахивали в таз, и росла новая, и запах трав и пряностей становился сильнее.
Ни что и никогда так не пахло, и не будет пахнуть. Потому, что нет уже таких плодов и нет земли, на которой они могли вырасти, и нет того молодого обоняния, дополненного пробуждающейся фантазией, которое могло уловить те запахи. Так не могла пахнуть обычная жизнь. Эти сильные, пьянящие, осязаемые ароматы были не отсюда, - из другого мира, из какой-то необыкновенной жизни в далёких заморских краях.
Вдруг из радиоточки, которая висела в углу и всё время что-то рассказывала, хотя её никто не слушал и внимания на неё не обращал, донёсся вкрадчивый голос, и слова песни заколдовали, порхая среди южнорусских ароматов конца лета:
"В шорохе мышином, в скрипе половиц
Медленно и чинно сходим со страниц,
Шелестят кафтаны, чей-то меч звенит,
Все мы капитаны. Каждый знаменит.
Нет на свете далей, нет таких морей,
Где бы не видали наших кораблей,
Мы полны отваги, презираем лесть,
Обнажаем шпаги за любовь и честь…"
После заговорили и заспорили несколько мужских голосов. Это был "Клуб знаменитых капитанов". Книжные герои, литературные капитаны, о которых я не знал ничего, т.к. читал только букварь, разрешали какие-то вопросы, с кем-то боролись, кого-то спасали, короче - жили полной жизнью.. Потом раздался дикий крик и в путь отправился «Почтовый дилижанс»:
"Ночной заставы огонек
Метнулся и погас...
Друзья! Наш путь еще далек
В глухой тревожный час.
Копыта гулкие стучат
По пыльной мостовой,
Дубы и ясени шумят
У нас над головой."
Два голоса, взрослого и пацана, вели мелодию - мороз пробегал по коже от этих слов…
"Друзья, закутайтесь в плащи,
Трубите в звонкий рог!
Ты встречи с нами не ищи,
Злодей больших дорог.
Не знаем страха мы не где,
Для нас преграды нет.
Всегда нас выручат в беде
Клинок и пистолет.
Луна туманная едва
Бросает бледный свет,
Над сонным озером сова
Кричит протяжно вслед...
Прохожий, в этот поздний час
С дороги отойди...
Летит почтовый дилижанс,
И песня - впереди..."
Половины слов я не понимал вообще, они были из русского языка, а другого я не знал, но совершенно из другого мира, необыкновенного и прекрасного мира книг. Я сидел неподвижно, боясь, что кто-то вмешается и не даст мне дослушать чудесный рассказ. Перед глазами, над головой и в голове клубились невероятные приключения, и веял аромат дальних странствий, смешиваясь и превращаясь в аромат специй и трав для засолки помидоров. Мне казалось, что как-то так должны пахнуть те далекие страны, девственные леса и прочие необыкновенные вещи составляющие смысл жизни искателей приключений - отважных и знаменитых капитанов…
Лето прошло, и осень тоже… Зимой я упросил бабушку взять меня в подвал, куда она регулярно ходила "мыть соления", а я ещё ни разу не был. Ничего интересного в подвале не было. Там стояли деревянные и керамические бочёнки с соленьями, бабушка мыла и протирала что-то, потом набрала в чашку зеленых и бурых помидоров с зеленью внутри. Только мне их есть не хотелось. Какие-то они были не аппетитные, да и пахло вокруг не волшебными странами, а сыростью и плесенью. Было не понятно - куда же подевался чудный запах?
За обедом меня уговорили попробовать эти помидоры... и я нашёл, нашёл - куда делся запах. Он не пропал, не испарился. Он остался внутри зеленых, надрезанных и нафаршированных травяной начинкой помидоров. Запах превратился во вкус, в прекрасный острый, терпкий, крепкий вкус.
2.
Мои родители – армяне. Мой отец воевал с фашистами, ходил за «языком» в немецкий тыл вместе с русскими и татарином. Контуженный попал в плен, освободили его американцы, вернулся в родной Тбилиси, позже приехал в Таганрог. Мама работала - и в поликлинике, и дома, и всё работает до сих пор, уже только дома, дай ей Бог здоровья в её восемьдесят три года. Один мой дед делал революцию в Тбилиси, жизнь его была коротка – чахотка, но двух сыновей он успел оставить. Другого деда Русская армия спасла от турецких ножей и дала ему новую Родину, где он всю жизнь прожил и вырастил детей, если не считать высылки в 37-м году, реабилитации и возвращения в 46-м. Мы уже третье поколение и когда я теперь говорю, что мы русские, со мной мало кто спорит. А наши дети вообще уже русские, потому что их матери – русские.
Иван Ильин говорит, что национальное чувство формируется в раннем детстве. А формирует и обогащает его - язык, песня, молитва, сказка, жития святых и героев, поэзия, история, армия, территория и хозяйство. Из меня, и таких же, как я армянских детей, никто специально не строил русского или армянина. Я родился в России и здесь должен был жить, поэтому родные решили, что других языков мне знать не надо, чтобы не было акцента. И имена нам давали русские, а так как мы не первое поколение армян родившихся в России, то и отчества у многих тоже русские. Школа была русская, институты – русские, друзья – русские, жёны – русские… Да мы тогда и не задумывались – русский, не русский. Нас воспитывала Империя. Она пела нам песни и читала стихи, она рассказывала о своих святых и героях, на её просторах мы учились труду и хозяйству, её покой охраняли с оружием в руках. Её мы потеряли по простоте и глупости своей и без неё, без смысла служения ей, сошли в могилу раньше срока, опошлились, тронулись умом многие сверстники мои - и армянские, и русские и другой любой национальности.
Когда-то по радио я услышал слова Л.И. Брежнего о том, что сформировалась новая историческая общность людей – Советский Народ. Мне это показалось очень верным. Я подходил под это определение целиком и полностью: своим рождением, воспитанием, судьбой. Потом эти слова, это понятие "советский народ" были осмеяны демократами-либералами, как совковая глупость. При этом они с восторгом говорили об исторической общности людей под названием "американский народ". И было непонятно почему в американском котле разные нации могут слиться, сплавиться в один народ за двести лет, а в советском, а можно взять ещё шире, глубже во времени, и сказать: в русском котле, в русской культуре, русской вере, в русском миропонимании - не могут за тысячу лет.
Таким я и стал – советским, а когда не стало советского, я стал русским, да я им и был всегда. А когда не станет русского, не станет и меня, и других тоже. Других из тех, что входят в теперешнею Российскую Федерацию, и тех, что входили в прежний СССР. А почему не станет, я объяснять не буду. Тот, кто сердцем чувствует судьбу своего народа, как бы он не назывался, этот народ, - тот понимает – без России, без русских - ему не жить, а если жить, то страшно и недолго. Честному и прямому человеку это понятно и так, а тому, кто о своём брюхе заботится, кто привык хитрить и лазейки искать, кто на всё готов ради своего вонючего угла с похлебкой и бабой, тому все равно ничего не объяснить, да он и не захочет понять.
Вообще-то национальная принадлежность определяется легко. Вот предположим, что Армения напала на Россию, дикое предположение, конечно. Хотя почему, Грузия же решилась. Вот воюют русские с армянами, и мне надо выбрать в кого стрелять. Мне легко выбрать – в кого. В того, кто на мою Россию руку поднял, и всё равно, какой он национальности, хоть трижды заслуженный армянин.
Да к черту войну! Я и так всем говорю и не русским, и русским тоже, - молитесь за Россию и русский народ, служите им! Или ещё нам всем придется увидеть такое, по сравнению с чем все ужасы двадцатого века - и гражданская война, и фашистская оккупация - покажутся мелкими неприятностями. А кому это надо!
.....................
Между тем мальчиком, который помогал бабушке солить зелёные помидоры и сегодняшним стареющим мужчиной, пишущим эти строки, лежат почти пятьдесят лет. За это время я сумел понять и кто я, и зачем. И одно дело у меня осталось в этой жизни – вернуться на Родину. Хочу, знаете ли, умереть там, где родился - в СССР.
И это всё, что я могу сказать по национальному вопросу.
Слава России!
До встречи в СССР!
Journal information